Хорошо тем, кто родился в больших городах. Этот текст Батлука на картинке про них. Это они ходили в театры, планетарии и государственные библиотеки. Это они впитали в себя интеллигентный дух столиц, могли запросто встретить на улице Окуджаву и посетить любой концерт.
Я родился в маленьком городе. Этот текст Батлука не про меня. Потому что черты совести на лице там были только у детей и старенькой учительницы, живущей прямо у железнодорожной станции. Потому что пошлость это было совсем не просто слово, о нем никто и не задумывался, потому что эта пошлость была растворена, как сахар в чае в самом существовании, в пункте приема стеклотары, в очереди за колбасой, в пьяном бормотании уснувшего у гастронома мужика, в стрелках на колготках продавщицы овощного магазина, в желании уехать отсюда навсегда, в понимании, что ехать отсюда некуда. Пошлость безысходности, которая перестала быть пошлостью, став нормой.
Этот текст не про меня, потому что дамы у нас работали на стройке и на ткацких фабриках. А над теми, кто вставал, когда они входили в комнаты, смеялись сами дамы.
Этот текст не про меня, потому что строчку "Я помню чудное мгновенье" могли продолжить только пиздюлиной, чтобы не выёбывался.
Этот текст не про меня, потому что в спорах побеждал один аргумент, всё та же пиздюлина. Она вообще существовала, как инструмент общения по любому поводу.
Этот текст не про меня, потому что пропустить остановку у нас было невозможно, так как их было всего пять.
Этот текст не про меня, потому что на "вы" у нас обращались только к все той же старенькой учительнице и к начальнику ментовки, и то сбиваясь на ты, так как обращение "Петрович, вы в кабинете?" звучит нелепо.
Этот текст не про меня, потому что у нас нельзя было кого-то с кем-то познакомить, так как все и так друг друга знали, а имена с пластинок, телевизора или книжных обложек звучали, как церковный пантеон, как невозможно было даже помыслить о знакомстве с Николаем Чудотворцем или Сергием Радонежским, так и невозможно было даже помыслить о знакомстве с Окуджавой, который спокойно бродил по московским улочкам.
Это текст не про меня, потому что о деньгах у нас вообще не говорили, как не говорили о любом предмете, которого ни у кого нет.
Этот текст не про меня, потому что обниматься у нас было не принято, и наказывалось всё той же пиздюлиной, да еще и репутационными рисками в виде подозрений в гействе.
Этот текст не про меня.
Но я все равно почему-то очень хорошо понимаю о чем написал Батлук.
